МЕДИА ПОРТАЛ САФУ // ПОСЛЕДНИЕ МАТЕРИАЛЫ:

Владислав Голдин: Наука требует много, но даёт немного и немногим

Продолжаем рубрику «История одного исследования». Сегодняшний герой — Владислав Иванович Голдин, главный научный сотрудник научно-исследовательского управления, доктор исторических наук, профессор кафедры регионоведения, международных отношений и политологии.

Владислав Голдин: Наука требует много, но даёт немного и немногим

Наука — это талант, призвание, стрессы

— Кому бы вы посоветовали не идти в науку?

— Проще сказать, кому бы я посоветовал. Наука — дело избранных.

По оценкам социологов, где-то 7-8% способны заниматься наукой, к тому же немногие из этого числа способны сделать что-то, стать успешными.

С одной стороны, наука сегодня становится массовым производством, сначала на Западе стали PhD множить, потом и у нас кандидатов, магистров стало много. Она перестала быть штучным делом. Но, если серьёзно говорить, во-первых, далеко не все стремятся стать учёными. Абсолютное большинство не стремится, особенно сейчас. Престиж науки в России очень низок. Люди понимают, что идти в науку — значит подвергнуть себя самым разным испытаниям без материальных благ, плюс не хватает техники, оборудования. Поэтому в науку идут подвижники, всегда шли, но сегодня — тем более. В советское время у учёного был имидж первооткрывателя, наука была уважаемой в обществе, в государстве, финансирование было достойное. Советский Союз 4-5% процентов от ВВП тратил на науку, а в России чуть-чуть больше 1%. В 1960-70-е годы в мире доминировала мысль, что наука может всё. Оказалось — нет. Учёный стремится познать, проникнуть во все тайны. Наука грозит не только достижениями, но, к сожалению, и потрясениями. Авария на Чернобыльской АЭС была великим уроком. Трудно сказать «кому не», можно говорить о комплексе качеств, которые необходимы в науке. Человек должен определиться, что у него есть и что ему предстоит формировать. Это и талант, хотя его необходимо развивать, это и призвание, если угодно, кропотливость, собирательность, это и потение, целеустремлённость, готовность преодолевать трудности, депрессию, сталкиваться со стрессами, потому что в науке, серьёзной науке, они неизбежны. Очень много качеств нужно, чтобы быть успешным в науке. На первый вопрос я бы ответил так, никому не «не посоветуешь», наука требует слишком многого, даёт − не слишком много и немногим, которые могут, в конечном итоге, себя показать, проявить, стать известными, даже, хотя бы, не в масштабах мира, а страны, региона, города, университета.

Владислав Голдин: Наука требует много, но даёт немного и немногим
Фото из архива пресс-службы САФУ

— Что от вас потребовала наука, ваши исследования?

— У меня путь в науке очень интересный, парадоксальный, хотя начался достаточно традиционно [В 1980 г. Владислав Иванович защитил кандидатскую, а в 1993 г. — докторскую, обе по историческим наукам — Прим. ред]. Традиционный путь и идёт так — человек начинает работать в рамках одной специальности, в ней и заканчивает. Я же в 90-е годы стал заниматься политическими науками и международными отношениями, не только у нас. Был целый ряд проектов зарубежных, и в Штатах читал курс лекций. На рубеже веков мне стало понятно — я был тогда проректором по науке — нужно формировать научную атмосферу, и я решил заниматься науковедением, наукой о науке. Начал с истории науки. Парадокс заключался в том, что она мне помогала справляться с административной работой и при этом жить нормально: приходишь, выжатый проректор по науке, и так 17 лет, садишься за книгу на несколько часов вечером, и это успокаивает, все организационные неприятности уходят. Если в одной сфере работаешь, в конечном счёте, становится неинтересно, нужно переходить в параллельные, другие сферы гуманитарных, социальных наук. И потом, когда я был проректором, мне было очень интересно с представителями естественных наук. Они по-другому мыслят. Когда беседуешь с ними, начинаешь думать иначе, на многие вещи смотреть иначе. И этот междисциплинарный диалог тоже развивает всемерно. Я очень много ездил и езжу, и это тоже позволяет видеть мир через призму разных культур, разного миропонимания, разных идеологий. Наука заставила меня развиваться, идти в новые сферы знания, понять, что она безгранична.

Владислав Голдин: Наука требует много, но даёт немного и немногим
Фото из архива пресс-службы САФУ

Наука  это недосказанность и нравственные вопросы

— Помните ли самую неожиданную находку, открытие в своих исследованиях?

— Исследования мирового значения делаются всё же в естественных науках, когда человек говорит: «Да, я прожил жизнь не зря и меня признали». То, что исследователю кажется сенсацией, должно быть принято ещё научным сообществом. Сенсация может оказаться лжесенсацией. Мне много приходилось хитросплетений разгадывать. Допустим, одна из линий моих исследований — история спецслужб. Легенда легенд, как я говорю. Рождается операция — рождается легенда. Легендируются люди, которые в ней участвуют. Поэтому исследователь должен всё это делегендировать. Тот же знаменитый «Трест». Я в книге 2010 года страниц 70 посвятил этой операции. Объективная картина рождается, когда смотришь на дело не только на уровне официальных отчетов, но и на уровне писем, дневников. Распутать все эти хитросплетения, где и история, и политика, и детектив, воссоздать картину, сделать это наиболее объективно и опубликовать — это я считаю значимым делом. Документы не дают ответа, ответ даёт кропотливая работа исследователя через призму всей совокупности источников, которые можно привлечь. И, тем не менее, всё равно остаются версии. Наука зачастую не может договорить окончательно, она должна оставить недосказанность, исследователь должен знать, что картина мира всё равно изменится. Недосказанность, недоисследованность, недовозможность понять всю сложность мира на определённом этапе есть всегда. Поэтому и формируются научные школы — ученики учеников уже продолжают исследование.

Владислав Голдин: Наука требует много, но даёт немного и немногим
Фото из архива пресс-службы САФУ

— Название вашей последней книги «Генералов похищали в Париже» больше напоминает романное название. Отчего так?

— Мысль об этом пришла в 2000-м. Дело в том, что я на протяжении многих лет занимался историей Гражданской войны в России и на Русском Севере, в том числе их персонификацией. Среди личностей был генерал Миллер. Я был одним из первых, кому попали в руки следственные материалы времён, когда он был выкраден в Париже в сентябре 1937 и находился на Лубянке до расстрела в 1939. И я занимался генералом Кутеповым, которого пытались выкрасть в том же Париже в январе 1930 года. Оба генерала были связаны с Архангельском. И вот, когда я прогуливался по одному из московских переулков, мне в голову вдруг пришла идея: почему бы не сделать книгу о судьбах этих людей и об этих спецоперациях. В конце века я занимался историей российских спецслужб, у меня сложилась одна из лучших библиотек, многое привозил из-за рубежа. Замысел был написать обобщающую книгу, потом понял — зарастаю в материале. И новая мысль: ага, это и судьбы человеческие, и история двух интереснейших спецопераций, о которых мало что известно, это история эмиграции, история русского зарубежья, в том числе военного. Название появилось сразу, но начав писать, я понял, что мне в одной книге всё не изложить. С удивлением для себя понял — книг по военной эмиграции вообще нет.

1

В 2002 году — книга о РОВСе

2

В 2005 году, к шестидесятилетию окончания Второй мировой войны, книга «Роковой выбор», посвящённая судьбам российской военной эмиграции и эмигрантов в годы войны

3

В 2006 — «Солдаты на чужбине»

4

Два учебных пособия о Русском военном Зарубежье, опубликованные с федеральными грифами

5

В 2010 году — монография «Российская военная эмиграция и советские спецслужбы в 20-е годы XX века»

6

В 2011 — книга «Гражданская война в России и военная эмиграция 20–30-х годов ХХ века»

Парадоксальная история генералов вылилась в итоге в восемь книг.

— Такое впечатление, что исследователь, особенно если это исторические, политические науки, похож на разведчика.

— Не раз в собственных размышлениях было такое. Исследователь, расследователь, в какой-то мере превращается в разведывающего то, что было когда-то, и пытающегося создать совокупную картину, оценить деятельность других. Здесь надо быть очень аккуратным, потому что нельзя оценивать по принципу «хорошо — плохо». У меня правило одно из основных — не суди, да не судим будешь.

Исследователь зачастую может осуждать других за ошибки, пытаться становиться выше, но он должен быть очень аккуратен вне зависимости от того, в каких науках работает, не должен претендовать на истину в последней инстанции.

Истина всегда относительна, она будет корректироваться, меняться по мере развития мира, появления новых источников, документов. Надо думать, писать, не осуждая, а рассуждая — это и есть предназначение и главная задача исследователя. Наука — глубоко нравственная вещь, везде свои риски. Где-то человеческие, где-то — аварии. Человек должен думать о людях в своих исследованиях, книгах, патентах, лицензиях, проектах, которые реализуются. Что будет? Не через год — два, а через поколение, через два.

Владислав Голдин: Наука требует много, но даёт немного и немногим
Фото из архива пресс-службы САФУ

Наука — это труд, разнообразие языков и творчество

— Вы сказали, что в какой-то момент ощутили, что закапываетесь в материале. Как начитаться и не погрязнуть в литературе?

— Зависит от исследований. Вот, например, международные отношения, и я пишу о тех странах, где доводится бывать. С одной стороны, у меня почти полувековой опыт лектора-международника, поэтому я хорошо знаю мир, но, когда еду в ту или иную страну, я не начитываю всё о ней, обязательно оставляю лакуны, потому что для меня наиболее важны личные впечатления, моё восприятие. Когда у меня возникают вопросы, я начинаю раскапывать. Например, в Пекине гид рассказывает нам об образовании и искренне убеждает, что в Китае всё образование платное, я говорю про себя: «Не может быть». Потом выясняю — у китайцев существует массовое представление о платном образовании, хотя оно формально бесплатное на уровне неполного среднего, просто они платят за учебники, канцтовары, консультации и прочее. Исследователю, во-первых, нужно прочитать литературу, существующую по тематике, во-вторых, максимально окунуться в источники, первоисточники. Если читать только литературу, пойдёшь за уже написанным. Первая статья у любого начинающего исследователя будет посвящена тому, что уже написано по теме. Дальше задаёте себе вопрос — есть смысл развивать? Потому что из этого вопроса формулируется цель, задачи, объект, предмет и так далее. Вы должны убедиться, что литература этого не сказала. Дальше идёт работа с источниками, выбор методологии исследования. Это очень серьёзно, задумываться об этом надо со старта, потому что часто бывает так: человек уже всё собрал и потом: «Ох, методология, дай-ка чего-то там полистаю, с кого-то спишу», не пройдёт, работу придётся переписывать.

Владислав Голдин: Наука требует много, но даёт немного и немногим
Фото из архива пресс-службы САФУ

— В какой момент вы понимаете, что пора садиться за книгу?

— Когда возникает чувство, что через работу с источниками, кропотливый поиск, анализ, через собственное методологическое прочтение, я в состоянии сказать новое — вот тогда надо писать. Но обычно этому предшествуют статьи. Такое внутреннее чувство «надо писать» — ты готов сказать что-то новое и это кому-то интересно. Ещё — кто тебя будет читать?

— От чего бы вы предостерегли молодых учёных?

— Во-первых, от гордыни. Я всегда говорю, что если человек начинает хвалить себя или положительно отзываться, оценивать то, что он сделал — конец науке. Наверное, это главное.

Наука — это тяжёлый труд, в котором не следует ожидать быстрых результатов, признания, поэтому если ты идёшь в науку, чтобы получить известность, ты идёшь туда зря.

Это потение, это кропотливость, это собирательность, это колоссальная самоотдача, это способность сесть за стол, когда тебе категорически не хочется, но надо сесть и написать. Человек защитил диссертацию, он считает себя великим и могучим, ходит гордый, у него нос вот там. А чего ты сделал? Квалификационную работу. Сегодня кандидатов наук миллион и один. Ещё одно глубоко парадоксальное — люди стремятся запечатлеть себя в книге. Диссертацию нельзя публиковать, потому что она написана совершенно другим языком, её нужно переосмыслить. Нужно выйти на другие аудитории читателей. Ты писал для научного круга, чтобы старшие товарищи тебя оценили, а книгу ты пишешь, извините, для читающей публики. Ты не готов писать, не научился ещё. Книгу ведь пишет уже другой человек, это другой стиль, другой жанр, другой язык. Наука — это ещё и разнообразие языков. Есть действительно научный, жёсткий язык, язык доказательности, формул, язык, выводящий на резюме, очень чеканный. Но, с другой стороны, если будешь писать для широкой аудитории, всё равно надо писать по-другому, чтобы общество восприняло, чтобы люди открыли первую страничку, прочитали и уже не могли оторваться. Помимо того, чтобы писать, надо исследовать, а большинство от этого уходит. И ещё — чтобы писать, надо писать. Если перестаёшь писать, не способен будешь написать не то что книгу, даже статью элементарную.

— Вы пишете от руки или на компьютере?

— Делаю наброски от руки, а потом печатаю на компьютере. Есть свои плюсы — скорость, но ручка больше дисциплинирует. Пусть тяжелее, дольше, но за это время, бывает, и перечитаешь, и переосмыслишь. Ручку полезно чувствовать в руке.


Наверх