Выйдете на Троицкий, а там - джунгли и люди с клыками…

— Вы приехали с лекцией «Язык и мозг», о чем она, если вкратце?

— Поскольку я и лингвист, и нейрофизиолог, то совмещаю эти ипостаси в своей научной практике. Постоянно сотрудничаю с Институтом мозга человека, меня интересует, как на мозговые процессы влияют речь, память, внимание и сознание. Наш мозг умудряется справляться с такой невероятно сложной вещью, как язык — это огромная скорость, множество слоев — и смысл, и синтаксис, и устройство слов, и произношение. Также я руковожу двумя магистратурами и поделюсь своим опытом с вашим университетом в направлении «Когнитивные исследования», это очень широкий зонтик: от искусственного интеллекта до философии свободы воли.

— Что больше всего удивляет и вдохновляет вас в психо-нейролингвистике?

— Мозг каждого человека ежедневно обрабатывает невероятно сложные послания. А представьте, как маленький ребенок пытается овладеть первым языком! Малыш — не магнитофон, ссылка на то, что он просто повторяет слова за взрослыми, — пуста. Мозг маленького ребенка, по сути, создает полный виртуальный учебник языка. Это задача, которую не могут уже много лет выполнить все лингвисты Земли вместе, а каждый двухлетний ребенок, если он здоров, — с легкостью. Это загадка. Я много путешествую, и кого из иностранных ученых об этом ни спросишь, все отвечают: «It’s a miracle!» (прим. автора с англ. — «Это чудо!»). И это говорят не бабушки с семечками, а люди, которые всю жизнь посвящают науке.

Я знаю много людей, у которых после научно-популярной лекции или телепередачи что-то щелкало в голове, и они вместо того, чтобы идти и предаваться марихуане, меняли свою жизнь и даже обретали мечту.

— Татьяна Владимировна, вы часто рассказываете миру о своих исследованиях, почему для вас это важно?

— Я, конечно, не считаю себя преемницей Сергея Петровича Капицы, легендарного учёного-физика и телеведущего. Но, поскольку имела счастье с ним общаться, запомнила одну его фразу: в аудитории меня слышат 20 человек, с телеэкрана — миллионы. Мы, ученые, не должны сидеть в башне из слоновой кости. Если будем молчать о своих исследованиях, то не удивляйтесь, если выйдете на Тверскую, Невский или ваш Троицкий, а там — джунгли и люди с клыками, насаживающие друг друга на вилы. Я знаю много людей, у которых после научно-популярной лекции или телепередачи что-то щелкало в голове, и они вместо того, чтобы идти и предаваться марихуане, меняли свою жизнь и даже обретали мечту. Я не хочу, чтобы от меня это все звучало с пафосом — я просто умею говорить о сложных вещах на доступном языке и не имею права не использовать эту способность. Конечно, все мы снобы и скептики, но есть границы снобизма, ученому нельзя рассуждать так: об этом знаю только я и, пожалуй, унесу это знание с собой в могилу. Дурацкая позиция.

— Как передать научное знание в популярной форме, не опошлив его?

— Переводом с научного языка должны заниматься ученые, а не любой средний человек, у которого получится псевдопростота, «как бы» простота. Конечно, пока ученые взаимодействуют между собой, они понимают друг друга. Но с выходом за пределы научного общества нужно менять речь. Вы же не будете говорить по-корейски на русской улице. Это трудная работа — научный перевод. У меня как-то само собой получается, но научить этому я не могу, а если и попробую, то получится, как с пирожками.

— А что не так с пирожками?

— Я в точности до деталей повторила рецепт пирожков одной своей знакомой и, при том что сама неплохо готовлю, испекла пироги... для мусорного ведра. Если бы книжки по кулинарии помогали всем, не было бы плохих хозяек, ресторанов или блюд. Такая метафора. Либо тебе дано говорить о науке просто, либо — нет.