МЕДИА ПОРТАЛ САФУ // ПОСЛЕДНИЕ МАТЕРИАЛЫ:

Олег Жуковский: «Я беру — я даю. Вдох — выдох»

Тысячи спектаклей в более тридцати странах мир. Театр «La Pushkin», открытие которого прошло еще в 2000 году в Дрездене. Курс «Танец тела», который в конце июня прошел в Архангельске. Все это об Олеге Жуковском, актере, режиссере и хореографе. 

HVZhNFhht5I.jpg

AV: Что есть искусство для вас?

Это то, чего ещё не было, и то, что стремится при этом к совершенству. И дальше — понимание этого совершенства. Совершенным быть ничего не может, но есть то, что стремится к нему. Даже абсолюта нет. Есть, знаешь, если примитивно, создатель — Бог, который создает гармонию, есть при этом Трикстер, который, в это же время гармонию нарушает. И при этом искусство не принадлежит человеку, скорее человек — искусству.

AV: Вы говорили о том, что искусство заставляет примерять маски. И каждый раз после этого нужно возвращаться обратно, «к себе». Как это получается у вас?

Не возвращаться, скорее обнуляться. Я уже не знаю, кто я, и никто не знает. И обывателю кажется, что я вообще не пойми, кто такой. В каждой новой роли я узнаю себя другого. Я возвращаюсь к пустоте — есть понимание, ощущение нуля — это какая-то крупица, принадлежащая вселенной. Нас живет больше семи миллиардов человек на одном шарике, который крутится вокруг крохотных звезд. Что для мироздания мое исчезновение?

AV: Но помимо семи миллиардов человек есть тот, кто рядом с вами.

Ну, кто-то погрустит. Я наоборот прошу не грустить по поводу того, когда уйду. Поэтому я и с вами встречаюсь — чтобы что-то передать. Я — звено цепи, кто-то большой, умный, мудрый столько в меня вложил, и я не имею права зарыть это в песок. Я должен это передать — в этом есть очень здравый функционал: я беру — я даю, вдох — выдох. И для меня очень важно находиться в этом балансе, я не могу непрерывно отдавать, я превращусь в какую-то механику, мне уже и давать-то будет нечего.

AV: Но таком случае каждый из нас — «форма», каждый играет в обществе свою роль. Мы все актеры?

Конечно. Поэтому я и говорю, мое идеальное представление о рае — все актеры и актрисы трагикомических ролей, и они их исполняют идеально, играют, потому что их понимают, у них есть осознание. Они — дети, они играют эти роли — через игру ребенок познает мир.

У меня нет постоянной роли, к которой я возвращаюсь, мне очень важно уходить в пустоту, обнуляться.

Из этой точки я могу уйти куда угодно. А если я уже кто-то и куда-то несусь, мне очень трудно будет повернуть, меня просто занесет.

AV: Искусство — это общение с человеком?

Игра на сцене посвящена служению сущему. Я могу очень любить зрителей, и я хочу играть, хочу любить этих людей. Но у меня есть разные спектакли, вот, например, «Петя и волк»...мне хочется топить лед человеческий. Но есть такие проекты, где мне приходится «рубиться», зарабатывать деньги, быть продюсером — и это уже другая форма общения с миром. Вот, например, в этом году нас девять месяцев не было дома, во время пандемии мы путешествовали по Европе. Я уже забыл про Россию, не хотел туда ехать, думаю: «дальше или в Грузию, или в Сербию», потом вместо этого на два с половиной месяца оказываюсь в Париже, у Славы Полунина. Защищаю диссертацию, играю спектакли, семь шоу по восемь часов. И вдруг понимаю: хочу вернуться в Новосибирск. Собираюсь, и лечу в эти минус сорок. Я вообще не представлял, кто ко мне придет: просто дал объявление, что буду заниматься. Арендовал зал. И там битком народа: от двадцати до тридцати человек ко мне восемь дней приходят. Я вдруг чувствую, что таю, я даже не заметил, как за время этих европейских туров где-то внутри себя замерз. А при минус сорока растаял.

AV: Получается, если люди любят, ты любишь их в ответ?

Любовь — это в принципе очень большая сила, не знаю, что бы я вообще выпустил без нее. И тот воин, который бросается на амбразуру, он же не эго свое демонстрирует. Это следствие любви.

Au51JYmMxwQ.jpg

AV: Мы привыкли говорить по отношению к театру «я играю». А сейчас вы упоминаете по отношению к театру «я проживаю». В чем существенная разница?

Да, я называю свой театр проживанием. Есть очень страшный момент, который я часто вижу — проживания и погружения не происходит и человек занимается иллюстрацией. Например, все свое дыхание сопровождает звуками — он иллюстрирует это. Я довожу до актеров другое, если меня спрашивают: «а вдруг слезы текут, можно плакать, ничего страшного?», я говорю: «нет, если они текут в момент на сцене». Но давить из себя слезу, ставить себе задачу кого-то растрогать — это пройденный этап для меня.

AV: Зритель чувствует, когда погружения на сцене не происходит?

Я не знаю, существуют разные зрители. У меня есть спектакль «Люби меня», где мне нравится, что кто-то ревет, а кто-то просто падает со смеху. К тебе пришло сто человек — это сто разных миров, я не могу играть в одну голову. Мое направление — сама тема, ее вертикаль. А человек, который приходит в соприкосновение с этим миром, может реагировать на него совершенно по-разному.

Раньше, когда я был более радикальным, для меня было классно, когда, как у Пети Мамонова, ползала ушло. Но в какой-то момент и у меня, и у Пети Мамонова люди не уходят из зала, они уже знают, на что идут. Момент случайности нивелируется, и тогда я, наоборот, ищу форму.

У меня есть любимая система фестивалей в Европе — «land escape festival» — в деревнях. Там лошадей выгоняют, ты заходишь, ставишь декорации и играешь. И мне так нравится! Я всегда с удовольствием играю второй, бесплатный спектакль — они побежали по деревне, как рассказали, и прибегает вторая часть деревни, мол, «давай еще разок». Они даже не думают, что ты умудохался и понятия не имеешь, как это второй раз сделать.

AV: Каких зрителей в зале вы любите?

Всех. Есть снобы, у которых есть четкое представление. Но даже с ними: когда к тебе после «Пети и волка» подходит какой-нибудь концертмейстер и говорит: «мне очень понравилось, только я так и не понял, причем тут Петя и волк». Потому что у него есть четкое представление, что это оркестр, чтец, Наталья Сац.

AV: Вы упоминали, что каждый человек — это лучшая версия себя.

Да, меня часто спрашивают: почему ты не откроешь актерскую школу? Я даже не представляю, как надо учить. Это надо мою жизнь прожить, рядом со мной, а этого никто не сможет сделать. Ты сам себя шажок за шажком строишь, строишь, строишь, в какой-то момент можешь даже потеряться — меня, например, увлекла карьера. Я открыл для себя мир, летал, играл по сто спектаклей — но чувствовал себя не очень хорошо, пришлось порвать контракт и вернуться немного назад. Но я вернулся уже совершенно с другим пониманием, и в тот момент понял, и дальше решил, что буду играть только то, куда душа лежит. И вот сейчас, например, предложили контракт в Швейцарию, я недавно там три месяца провел. Но я выбрал приехать сюда, там я был, а здесь не был, и я понимаю, какой для меня здесь родной северный народ. И я знаю, что они далеки от очагов искусства и мне хочется приходить сюда.

фотографии из архива курса «Танцы тела»

Наверх